Почти не несет большой смысловой нагрузки, призвана создавать атмосферность мира.
В двенадцать лет он сбежал из дома. Не потому что дома было плохо – нет, отец и мать у него были замечательные. Но тяга к странствиям все-таки пересилила.
Он не помнил, откуда она взялась, эта тяга к странствиям. Кажется, она была в нем с рождения. По крайней мере, еще в три года он удрал за пределы Ассена и там заночевал под каким-то деревом в лесу, а утром его, сладко спящего, обнаружили крестьяне из близлежащей деревни. Когда его привели домой, перепуганный его исчезновением отец взялся за ремень. Было больно, но тяга к странствиям не пропала. Наоборот, она, как все запретное, манила еще сильнее.
читать дальшеС тех же трех лет, кажется, он начал пытаться складывать из слов строки баллад. Как-то раз даже процитировал особо удачное творение родителям, но получил такую снисходительную похвалу, что, кажется, лучше было бы полное неодобрение. С тех пор свои баллады он не показывал никому, хотя они давно перестали быть по-детски корявыми.
Тайком от родителей он научился играть на старинной отцовской лютне.
А в двенадцать лет, прихватив эту лютню – старинную, сделанную еще во времена герцога Альма, семейную реликвию – сбежал из дома, подальше от Ассена, в степи, туда, где костры и палатки кочевников, где романтика, которая в двенадцать лет кажется единственной настоящей жизнью.
А звали его незатейливым именем Дитрих.
- Пой, менестрель, - величественно кивает ему вождь какого-то полудикого еще племени. И от этого «менестрель» отчего-то краснеют щеки, становится чуть-чуть не по себе. И он поет – балладу о герцоге Альме, лучшее свое творение. Поет, зажмурившись – так не видно сотню пар направленных на него глаз – а потом, закончив, решается обвести слушателей взглядом. И видит в их глазах слезы.
Ему двенадцать, он первый раз поет перед таким количеством слушателей – и люди плачут от его баллад.
Чувство собственной нужности мира сладко щемит в груди.
Но впереди дорога, и он идет дальше, лохматый мальчишка с ветром в волосах и со старинной лютней.
Он идет, а дорога бесконечно длинная, и пыль, поднятая его сапогами, поднимается в воздух.
Он ночует у костров, он питается ягодами, а ночами, глядя в огонь, придумывает новые баллады.
Он ходит от одного племени к другому, и в его устах старые легенды Ассена звучат так, что ненавидящие своих завоевателей люди плачут и просят петь еще, а потом долго глядят вслед странному мальчишке из племени завоевателей, рассказывающему трогательные истории про предков своего народа.
Ему двенадцать, он – единое целое с дорогами альмеринских провинций, и он счастлив.
Он вернется в Ассен шестнадцатилетним. Совсем уже взрослый, менестрель с именем, прогремевшим на всю страну. Герцог щедро одарит его, он будет петь во дворце и на площадях Ассена, петь – отчаянно скучая по дороге.
Он станет самым гениальным менестрелем за всю историю Альмерина.
Ни до, ни после него не будет создано подобных баллад.
Когда ему будет двадцать два, будет очередная война. Он будет при войске, и его баллады вдохновят воинов на подвиги, подобных которым после него будет очень мало.
Войну Альмерин выиграет, не прибегая к Силе Стихий – баллады Дитриха окажутся гораздо более действенными.
А сам он погибнет накануне победы, пораженный метко пущенной вражеской стрелой – двадцатидвухлетний менестрель с мировым именем и короткой жизнью.
Но это – после. А пока ему двенадцать, а впереди – бесконечно долгая дорога и бесконечно долгая жизнь.
У народов восточных степей есть легенда, давно забытая, а может быть, никогда и не появлявшаяся в окрестностях Ассена.
Легенда о мальчике-менестреле по имени Дитрих, которому навсегда двенадцать. О мальчике, чьи баллады способны хоть кого вдохновить на любое, пусть и самое трудное дело. О мальчике со старинной лютней, в чьих волосах запутался ветер, а на щеке пятно земляничного сока.
Идет он, мальчик-менестрель, по бесконечно длинной дороге, заходит в каждое селение и поет там. Люди не видят его и не знают, что он побывал в их селении. Но когда он уходит, людям снятся сны о чем-то очень большом и бесконечно светлом, и наутро они просыпаются счастливыми. Этого он и хочет, странный мальчик – чтобы все были счастливыми.
А еще, говорят, иногда он подходит к кроваткам маленьких детей и целует в лоб. Из этих детей потом вырастают менестрели – не такие гениальные, как мальчик, но все же великие. А иногда не великие, иногда – раздолбаи, умеющие держать в руках лютню и складывать слова в строчки, не способные написать ничего выдающегося, но любимые народом.
Говорят, когда-нибудь один из них окажется при дворе герцога Альмеринского, и тогда… а что тогда, никто не знает. Но стоит ждать великих перемен, это точно.
Только вот придворные менестрели сменяют один другого, а великих перемен все не происходит.
Может, и не появится он никогда при дворе, менестрель, благословленный навсегда-двенадцатилетним-Дитрихом?
Увы, знать этого не дано даже самым великим мудрецам.